СТЭМ

Стилизация на тему нескольких рассказов Даниила Хармса .
Создана и показана на сцене ДК МЭИ - “Клубом любителей ходить строем”
( театр студией АВТФ )

- Слышьте, Иван Кузьмич, чего я вам скажу? Чего, говорю, у нас вчера было! Мы на стройку мешков сто цемента с машины ссыпали, как есть. Во радости было, хоть отгребай. Бросились все прямо, таскать начали. А тут, можно сказаь досок уйму целую подали. А кирпича нет, хоть тресни. Ждем. Как привезли кирпич, работать начали. , а то совсем, то есть делать нечего было. Свалили его плашмя, рядов двадцать пять, как был.
- А…
- А что плашмя не лег, по тринадцать зараз на ребро поставили. Когда же электиричество подтянули , совсем можно было начать забор красить.
- Чего?
- Забор красить, говорю.
- …Ты тут сиди, слушай. Я стихов здесь насочинял для тебя.
- Это, я знаю, про субботники?
- Я те… Нет, то есть! Для тебя, дура такая! Замолчи сейчас и слушай:
Я увидел тебя у станка
И твой образ меня озадачил.
Ты стояла, вращая слегка
Рукоятку продольной подачи.
Хочешь, я подарю тебе
Гаячный ключ, двадцать два на двадцать четыре?!
(Дарит ключ)
- Я прямо востаргаюсь вами
- А еще я тебя …! Я тебя лю…лю…
- Никак другой стих напридумывали?
- Эх! Молчи, ладно… В театр пойдем щас, чего же лучше?
- Я прямо не знаю, как вам сказать! Пойду только хоть сапоги надену.
- Так я дожидаюсь в семь.
Иван Кузьмич стоит у входа , весел, приплясывает, что-то напевает себе под нос. У двери стоит старушка. Иван Кузьмич разглядывает старушку. Проникается сочувствием к ветхой старости, просящей безмолвно милостыню, демонстративно достает рубль.
- Это чего?
- Вот, мамаша, гуманные чувства заполнили мое сердце! Примите, мамаша, от неизвестного.
У старушки вспыхнули щеки от возмущения.
- Странно. Я, кажется, не прошу. Чего вы мне рубль пихаете… Может быть я дочку жду – собираюсь с ней в театр пойти. Очень обидно подобные факты видеть.
- Извиняюсь, как же так. Я прямо сам не понимаю. Пардон… Пардон, спутался. Не поймешь, кому чего надо и кто за чем стоит. Шутка ли, народу. Поди, разбирайся, скверность какая.
Хочет уйти.
- Это что же – (цепляет Ивана Кузьмича клюкой ) в театр не пойти – оскорбляют личность! Как у вас руки не отсохнут производить такие жесты! Да я лучше подожду дочку и в другой театр пойду, чем я буду с вами сидеть рядом и дышать зараженным воздухом.
Иван Кузьмич хватает старуху за руку.
- Ах, пардон, извиняюсь. Что пардон, то пардон. Буяньте, бабушка, тише, а то чего доброго, в милицию заметут. А я тут свою дамочку дожидаюсь.
Старуху окликает дочка, она отходит. Подходит Наталья Кириловна.
- Здрасьте, здрасьте, извиняюсь, дверь не открывалась. Гляньте, сапожата какие, и вечер дивный…
Они собираются уходить. Подошедшая старуха их останавливает.
- Извиняюсь, это не вы ли мне давеча рубль давали?
- (Бубня себе под нос) Я, пардон… не могу по долгу разговаривать с вами на разные темы, тем более любоваться вами…
- Тут не помню, кто-то давал сейчас рубль. Кажется, вы. Если, вы, тогда ладно, давайте. Тут дочка не рассчитала, а вторые места дороже стоят, чем думали. Прямо хоть уходи. Извиняюсь что напомнила.
Иван Кузьмич достает рубль и протягивает старухе. Одновременно с ней за рубль хватается Наталья Кириловна.
- Совершенно ни к чему швыряться деньгами. Уж если на то пошло, я лучше нарзану в буфете выпью.
- Я тебе нарзану куплю. А тебе, бабка, рубль дам, только не пятнайте грязными руками мою поэтическую душу!
Дает рубль. Парочка направляется к входной двери театра.
Появляется Василий Митрофанович. В момент, когда он поравнялся с парочкой, раздается визгливый вопль Натальи Кириловны – он падает, закрывая голову руками.
- Василий Митрофанович! Куда это вы направляетесь?
- (Встает.) … Да горло хотел промочить.
- Горло, Василий Митрофанович, от вас не убежит, горло завсегда при вас. Завсегда его прополоскать успеете. Идемте лучше сегодня в театр. Спектакль – “Грелка”.
- (Наталья Кириловна) Ой, чего я не люблю, так это в самую залу входить. Свободно могут затискать до смерти. А все остальное очень благородно. Но я, ей-богу, лучше домой пойду!
У дверей скопище народу. Из двери выходит билетерша.
- Ой
- (Билетерша) Валяйте!
Все ринулись к двери и застряли. Дерутся, пытаясь пройти.
Реплики из толпы:
- Батюшки, дверь бы не расшибить!
- Граждане, легче, за ради Бога!
- Дверь человеком расколоть можно.
- Оставьте, гражданин, свои арапские штучки.
- Двери публикой уже начали крошить.
Ивана Кузьмича цепляют за дверь штаниной.
- Граждане, да полегче же! Караул! Человека за ручку зацепило!
- Да стойте же черти! Погодите штаны сымать-то. Дозвольте же прежде человеку с ручки сняться. Начисто материал рвется. Барышня, отвернитесь хоть вы то за ради Бога. Совершенно, то есть, из штанов вынимают против воли.
Все прорываются внутрь. На сцене Иван Кузьмич, Наталья Кириловна, Василий Митрофанович. У Ивана Кузьмича разорвана штанина. Его дама пробует ее зашпилить, но, бросив это занятие, вместе со всеми, идет мимо гардероба в зрительный зал. Друзей останавливает работник гардероба.
- Стойте граждане! Назад возвертайтесь! Польта сымайте!
Парочка раздевается.

- (Василий Митрофанович) Прямо, товарищи, не знаю что и делать! Я сегодня одет неважно. Неловко как-то мне пальто сымать. Все-таки подтяжки там, и сорочка, опять же, грубая. Прямо срамота может произойти. Главное , рубашка, нельзя сказать, чтоб грязная, рубаха не особо грязная. Шинельная пуговица, конечно, на вороте. Пришита крупная, срамота с такой крупной пуговицей в фойе идти.
- Ну покажись … Да, действительно, видик.
- Я лучше домой пойду. Я не могу, чтобы кавалеры в одних рубахах рядомсо мной ходили. Вы бы еще подштанники поверх штанов пристегнули. Довольно, вам, неловко в таком отвлеченном виде в театры ходить.
- Я не знал, что в театр иду, дура такая. Я, может, пиджак редко надеваю. Может, я их берегу – что тогда?
- Вот чего, Василий Митрофанович, сейчас тебе свою жилетку дам. Надевай мою жилетку и ходи в ней, будто тебе в пиджаке все время жарко. (Расстегивает пиджак, ищет жилетку.)
- Ой, мать честная, я сам сегодня не при жилетке. Я тебе тогда сейчас галстук дам. Все-таки приличней. Привяжи на шею и ходи, будто бы тебе все время жарко.
- Лучше я, ей богу, домой пойду. Мне дома как-то спокойней. А то один кавалер чуть ли не в подштанниках, у другого галстук заместо пиджака. Пущай Василий Митрофанович в пальто попросит пройти.
Вместе просят швейцара.
- Это не девятнадцатый год в пальто сидеть.
- Ну ничего не пропишешь. Кажись, братцы, надо домой ползти. Но, вот только, деньги заплачены, не могу идти к выходу.
- Вот чего. Ты подтяжки отстегни, пущай их дама понесет, заместо сумочки. А сам валяй как есть: будто это летняя рубашка аппаш, и тебе, одним словом, в ней все время жарко.
- Я подтяжки не понесу, как хотите. Я не для того в театры хожу, что бы мужские предметы в руках носить. Пущай Василий Митрофанович сам несет или в карман себе сунет.
Василий Митрофанович раздевается, от холода начинает дрожать и стучать зубами. Начинает отстегивать подтяжки.
- Скорей , вы, подлец этакий, отстегивайте помочи. Народ же кругом ходит. Ой, я ей богу домой пойду.
Вокруг друзей собирается толпа. Когда Василий Митрофанович снимает подтяжки, раздаются реплики:
- Нам противно на ночные рубашки глядеть, это нас шокирует.
- Кроме того, он вертится, как сукин сын.
Реплики возмущения нарастают и Василия Митрофановича начинают мутузить. Вдруг, по общей трансляции раздается голос дикторши:
- Дорогие москвичи и гости столицы, приглашаем вас пройти в зал.
Все замерев слушают, а затем с воплями убегают. На сцене сидит полностью разодранный в обрывках Василий Митрофанович, встает и обращается к залу:
- Вот и ходи после этого в театр!… (Уходит.)