Записи в нотной тетради

Из переписки с И. Шуруповым 

***

За окном от солнца плавится  асфальт.
Мозги прохожих пластилином растекаются по  черепным коробкам.
А я сижу в пустой комнате, с потолка которой падает снег.
И снежные хлопья превращаются в слова.
И слова превращаются в хлопья.
И в проводах замерзает электричество.
И шампанское превращается в лед.

***
Сегодня опять было утро.
Старинные часы возвестили восход белого солнца.
Здесь часто наступает утро.
Возьми себе утро, мой друг.
Я хочу, чтобы у тебя было свое утро.

***
Все кажется просто.
Ток течет от плюса к  минусу.
Температура тела – 36,6.
 Зима наступает вслед за осенью, а перед едой надо вымыть руки.
Сплю горизонтально, хожу вертикально.
Если бы сегодня была осень, я бы хотел, чтоб наступила зима.
Но сегодня зима, и потому я хочу, чтоб наступила осень.

***
Он шел, не разбирая дороги по серым ночным улицам. Смахивал уставшей рукой прилипающие к лицу противные осенние листья. Седой дирижер. Со своего последнего концерта. Ему не повезло в жизни. Его музыка не нравилась людям. Не потому что люди не разбирались в музыке, а потому что он был плохим дирижером. Ему не повезло в жизни. Он не родился гением.
Он шел со своего последнего концерта. Маленький, усталый человек. Седой дирижер.
Иногда он взмахивал руками, все еще продолжая дирижировать оркестром. Иногда останавливался, иногда стремглав бросался в ночные дворы.
- Дяденька, вы дирижер?
- Я старый человек
-Вы потеряли дорогу?
- Я не нашел музыку

Он шел, прижимая к груди листы партитуры своего последнего концерта…
В парке гулял ветер. Седая карусель поскрипывала заржавевшими цепями.
Одинокий человек.
Опустевший парк и одинокий человек.
Ветер растрепал его волосы  и вырвал из рук партитуру. Он вскинул руки, пытаясь поймать улетающие листки, … и тысячи инструментов осенней ночи замолкли в ожидании.
Он бросил руки вниз – и лес отозвался глубокими басами. Он снова вскинул руки – и мелодию подхватил ветер. Он дирижировал ночным оркестром осени.
Оркестр отзывался на каждое еле заметное движение руки. Никто и никогда не дирижировал таким слаженным оркестром.  И появившиеся из ночи люди заворожено следили за ним, а обезумевший карусельщик беспомощно вращал глазами.
Кто придумал эту музыку? – злобно шептал толстый мужчина в шляпе, напоминающей ночной горшок.
Эту музыку написало сердце, - ответила ему флейта.
И где-то неподалеку по лицу маленького Моцарта текли слезы.

***
Все кажется просто. e2-e4. е7 на е5. Черные слоны, белые кони.
Ты знаешь, я понял, что не стоит ставить на белогривых лошадей, даже если на них тонконогие всадницы. Белогривых не впряжешь в телегу, а у тонконогих чаще всего скверный характер.
Трудно писать стихи, если жмут ботинки.
Трудно слушать Баха, если отморожены уши…


***
А еще больно менять кожу.
Но нельзя ходить голым. Не потому, что стыдно, а потому. что холодно.
В магазине продавалась кожа. Мини, миди, с шерстью и в кредит.
В африканском отделе стояла очередь за  моделью с шоколадным отливом.
Это просто прелесть. На  животе оборочки, грудь высокая, нога от плеча.
Кривоногая мулатка на битый час заняла примерочную
Простите, сударыня. но вам нужен совершенно другой разрез зада…
Безногий инвалид требовал администратора, а я стоял в соседнем отделе и рассматривал кулончик из яшмы.
Больно менять кожу, мой друг. Я к ней уже так привык.

*** 
К черту, все к черту. Все – неправда. Ничего не было, ничего нет. Была только она, и  она уходила. И тучи давили на плечи, и радуга была одного – черного – цвета.
Цветы теряли запах, в зоопарке утонул кашалот, шахматная машина Каисса прозевала ферзя, а в далеких просторах Сибири  ревел оттаявший мамонт.
И остановилось время, и самолеты метались в пространстве в поисках неба.


***
Мои губы приняли форму ее имени, мои уши – форму ее голоса.
Моя жизнь – айсберг.
На девять частей он глубоко под водой, в темноте и холоде, потому что 9 дней из десяти я не вижу ее.
Я, огромный айсберг, таю как мороженое.
Говорят, в Ташкенте  было землетрясение. Неправда.  Это стучало мое  бедное сердце.
Еще день – и земля покроется руинами разрушенных городов.
Петр-1 смог построить Петербург, но этот коротышка и дня не смог бы страдать так сильно, как страдаю я.
Еще день – и я к черту разнесу эту хилую планетку.
И только ОНА может спасти человечество!

***
Когда ночь станет белой как день,
А день горячим как солнце
Когда сердце загарцует как конь,
а шампанское польется с гор
Я приду к тебе и свершится то,
Что лежит вне времени
Чему имя - бесконечность ...
До встречи
и пусть прервется телефонная связь,
как Самая непрочная из наших связей.

***
Купить бы лотерейный билет и выиграть в него детство, и жаловаться маме и показывать язык пролетающим поездам.
Или поймать последнее такси, прокатиться по закоулкам памяти и выйти на тихой, милой сердцу улице.
Но таксисты едет в парк, а на лотерейный билет жалко денег.
Кукушка, кукушка, сколько мне жить?
Три, два, один, пуск.

***
Холодный ветер все дальше и дальше уносил клин печальных журавлей. Мыслитель не сразу понял, что на их крыльях улетала истина.
Он смотрел им вслед , не видя ничего вокруг, не слыша журчания ручья и шелеста леса.
Когда голубая дымка готова была поглотить стаю, Мыслитель увидел ее. Великую истину.
Он рванулся с места. Он разрывал грудью воздух, он бежал по волнам  за исчезающими птицами.
О, как же он хотел взлететь. Он чувствовал, как его тело становится легким, как ноги уже не касаются земли, как песок и трава, дома и деревья остаются внизу. Он чувствовал, но не видел, потому что взгляд его был устремлен вперед, к истине.
Он летел над густым лесом, над гнилыми болотами и прозрачными реками. Он знал, что нельзя смотреть вниз. Это могло привести к гибели. Только вперед. Но птицы…
Птицы пели свою прощальную песню.
Зачем вы курлычете? – кричал он и его голос переходил в клекот.
Он протягивал руки, он ласкал истину своими крыльями. Он готов был овладеть истиной.

Но… белое-белое солнце. Зачем оно такое белое? И совесть. такая же белая как и солнце. О ком  теперь петь свои песни? Разве они осилят боль? Разве губы не умеют кусать, а глаза – не видеть?
Разве внутри нас не такой же запутанный и сложный мир? разве эти миллионы «Я» не противоречат друг другу и главному «Я»?
Разве наш мозг – не такая же желтая осень?
И боль пронзила его тело, когда он падал в густой лес с высоты своего полета.

С. В. Маслов, 1986 г..

Вернуться на главную страницу С. Маслова