Вдоль улицы страусиными ногами стоят пальмы, замерев перед попыткой убежать в море. Расплавленный асфальт влип в шины трех лимузинов. Я пересек границу, невидимую черту, отделяющую нас от них. Краски уже знойного утра внезапно стали ярче, выделились немыслимыми сочетаниями, исказили до неузнаваемости привычный мир. Лица прохожих вдруг стали выражать истинные чувства и мысли. Мальчик с мороженым взглянул на меня лучистым от счастья взглядом, таким же, как и у его матери, гордой его существованием. Старик с армянскими мудрыми морщинами скривил губы злой усмешкой от гибели единственного сына. Растерянность сквозила в собранности и темном пиджаке местного бандита. А они…они стояли отдельно от шума прибоя и криков сорящихся таксистов, музыки из подвалов местных ресторанов, визгливого голоса вчерашней пьяной ошибки, требующей от меня денег, глупости надутых чиновников в шортах, сползающих с глобусов животов, тщеславия придуманной значимости… Невеста в белом и жених в черном… Их одежда была прозрачна и я видел одно сердце на двоих, улыбки будущих детей, страстные объятия на смятых простынях, решимость быть вместе до конца. Хотя я был не один. Рядом стояли родители, свидетели, друзья, но эти двое видели только свою любовь и только она была сейчас их миром, их бесконечной лестницей, уходящей в небо. Все мы стояли у ее подножия и только они могли подняться не замечая ступенек в одну им только ведомую высь… Я завидовал им, завидовал их богатству чувств, их молодости и безграничной преданности незамутненной подозрениями, выдаваемыми за опыт и житейскую мудрость… В тающей тишине был слышен только звук от капелек дождика счастья, так кстати начавшегося на их головами… Я сделал шаг назад и снова очутился среди шумного знойного южного утра, надменного порочной двуликостью. А они… они всегда будут стоять отдельно. Это была свадьба глухонемых…